 В 1994 году Игорь Межерицкий совместно со скульптором Дмитрием Алексеевым создал объединение под названием "Центр тяжелого искусства". Искусство свое они называли "необрутализм" - по аналогии с "ар брют" Жана Дебюффе.
Дебюффе - любимый художик Межерицкого. Есть и другие любимые, а самый нелюбимый - Уорхол. Кажется, эта пара имен, поляризующая индивидуальные пристрастия Межерицкого, может кое-что сказать и о его искусстве. Картины Межерицкого - это Дебюффе после Уорхола. Или после телевидения. Отсюда и основные различия. В сложных фактурах, землистых цветах, в хаосе линий и неровных фактурах Дебюффе угадывается апелляция к "почве", к "земле". Образ рождается из этой красочной "земли" и не может быть однозначно отделен от своего фона, равно как и от материальности носителя, в которой он укоренен. Картины Дебюффе самим своим видом отвергают технологии репродуцирования. Напротив, в картинах Межерицкого ничего не стоит выделить изображение - это своего рода выкройка, которую можно перенести на другую картину, а то и на другой носитель вообще. Промежутки между четко прочерченными черной краской контурами заполнены локальными цветами без нюансов, полутонов и переходов - в плакатно-мультипликационном стиле. Сюжеты тоже предельно ясны и броски: бытовая "чернуха", пародии на рекламу сигарет, карикатурные перепевы классической иконографии. Титры, кое-где дополняющие изображение, усугубляют сходство с анимационным кино или комиксом.
Дебюффе, как известно, апеллировал к примитивному искусству, к творчеству душевнобольных, а также к заборным граффити, существующим где-то на границе между изобразительным искусством и ландшафтом. Источники Игоря Межерицкого по-своему не менее анонимны и стихийны. Это "архетипы" массового сознания, уже неотделимого от масс-медиальных клише: образы, транслируемые СМИ, самостийно циркулирующие в "массах", искажаемые в процессе коммуникации, вырождающиеся в полуфольклорные, анекдотические фантомы.
Один из последних проектов Межерицкого - графическая "Пушкиниана" - серия рисунков, сделанная "по заказу" художника его братом и знакомым - людьми, не имеющими никакого отношения ни к рисованию, и к искусству вообще. Рисунки, сопровождаемые текстовыми комментариями, представляют собой вариации на тему "что было бы с Пушкиным, живи он в наши дни". Мы видим Пушкина-сутенера, Пушкина-киллера, Пушкина в "дурке" и в прочих непотребных местах, ситуациях и состояниях - одним словом, Пушкина на социальном дне. Пафос мифологии "солнца русской поэзии" снижается, но не редуцируетя: рисунки воспринимаются как аллегорическое "хождение по мукам" самой русской поэзии. Пожалуй, логическим завершением проекта было бы использование этих рисунков в качестве эскизов к "широкоформатным" станковым картинам, вырастающим буквально из изобразительного сора и мусора.
Работы Межерицкого сближаются не столько с аутентичным фольклором и уличными граффити, сколько с теми явлениями в той же ТВ-культуре, которые с известной мерой условности можно определить как "цинические": это как бы отечественный станковый аналог эстетики "Симпсонов" и "Бивиса и Батхеда". Раньше искусство стремилось остановить мгновение самой жизни, вырвать свой трофей у времени, теперь же правильнее будет сказать: остановить кино- или видео-ленту, нажать на "стоп-кадр", перенести изображение на другой формат - например, формат станковой картины.
Живопись в данном случае не автономна, она выполняет как бы прикладную функцию - функцию "деанимации анимационного кино". Если этим картинам и свойственна критичность - то вовсе не потому, что они аналитически, отстраненно препарируют медиальные образы. Наоборот, Игорь Межерицкий предельно приближен к своему материалу: не случайно он работает в "органической" технике живописи, а не с репродукционными технологиями. Его критичность - это стихия тотальной пародии, осмеяния - но и эстетизации тоже. Межерицкий не только "опускает", но, прежде всего, возвышает - такова уж особенность искусства вообще, за какой бы материал оно не бралось. Это особенно очевидно в его последних картинах. Они почти столь же брутальны по графике и сюжетам, как и прежде, но их сияющие, рафинированные цвета уже никак не назовешь брутальными или наивными.
Межерицкий остается маргинальной фигурой даже на петербургской сцене, однако "по гамбургскому счету" он сегодня - один из пяти-шести наиболее интересных питерских художников он сегодня - один из пяти-шести наиболее интересных питерских художников.
Андрей Фоменко.
|
